Напалеон уцякаў праз Талачын
Лістапад 1812 года. Напалеон разбіты пад Красным. Кінуўшы з выпадку адлігі сані, ён верхам на кані з рэшткамі арміі ўцёк ад пагоні праз Ляды на Дуброўну ў Оршу, дзе былі вялікія запасы харчавання — да 90 тыс. рацыёнаў. У Талачыне і Барысаве запасы хлеба склалі больш за 200 тыс. рацыёнаў, яны былі гвалтоўна рэквізаваны ў насельніцтва. 21 лістапада Напалеон прыбыў у Оршу. Калі генерал Платаў са сваімі казакамі наблізіўся да Оршы, Напалеон спаліў некаторыя дакументы, 60 пантонаў, частку павозак, нагружаных нарабаваным дабром, падпаліў горад і выступіў з яго. Галоўная напалеонаўская штаб-кватэра знаходзілася ў Камянцы непадалёк ад Коханава. 3 Коханава ў Талачын Напалеон ішоў пешшу, быў маўклівы і хмуры. Да яго падышоў афіцэр, прысланы маршалам Удзіно.
— Маршал даручыў мне данесці,— сказаў ганец,— што руская армія Чычагава прыйшла да Бярэзіны і заняла ўсе пераправы.
— Няпраўда, гэтага быць не можа! — закрычаў Напалеон.
— Два непрыяцельскія атрады,— працягваў афіцэр,— занялі мост і перайшлі ўжо на левы бераг; на рацэ лёд слабы і пераходзіць па ім немагчыма.
— Няпраўда,— гнеўна крыкнуў імператар,— ён хлусіць.
— Я выканаў толькі даручэнне маршала, які загадаў мне паведаміць гэту вестку,— запярэчыў афіцэр.
Тады, адступіўшы назад і абапёршыся на палку, Напалеон заскрыгатаў зубамі, кінуў гнеўны позірк на неба і, нібы пагражаючы, падняў угору правую руку, сказаў такое жудаснае багахульства, што начальнік штаба, які гэта чуў, не адважыўся перадаць іншым, калі расказваў аб гэтай сцэне; потым, убачыўшы генерала Дода, які прыбыў ад маршала Віктора, Напалеон з жудасным выразам твару і, не слухаючы яго дакладу, адрывіста сказаў яму: «Яны там!» (Дамбавецкі А. С. Спроба апісання Магілёўскай губерні. Магілёў, 1882. Кн. 1. С. 148, на рус. мове).
22 лістапада Напалеон прыбыў у Талачын, дзе спыніўся ў будынку манастыра.
Імператар не спаў амаль усю ноч, правёў нараду з генералам Додам, які ведаў цячэнне Бярэзіны і раіў ісці на Лепель, Глыбокае, Вільна. У тры гадзіны ночы выклікаў генерала Каленкура, раіўся аб магчымасцях пераправы цераз Бярэзіну па тонкім лёдзе, які ўкрыў раку. Было вырашана спаліць архівы арміі, эмблемы карпусоў, усе, якія засталіся, экіпажы і павозкі з нарабаваным дабром.
23 лістапада Напалеон пакінуў Талачын. Захутаны ў доўгі плашч, з палкай у руцэ, ён ішоў пешшу.За ім пляліся рэшткі некалі «вялікай арміі». Каля вёскі Славені быў зроблены прывал. Напалеон выступіў з прамовай. Агаліўшы шпагу, ён усклікнуў, звяртаючыся да салдат: «Хто хоча ўбачыць Францыю, павінен перайсці Бярэзіну!». Усе надзеі выратавацца рушыліся. Генерал-фельдмаршал Кутузаў са сваім войскам набліжаўся да Барысаўскага павета, генерал Міларадавіч рухаўся праз Талачын, начаваў у Бабры, адтуль выступіў у Барысаў, генерал Платаў прайшоў па правым баку паштовага шляху паблізу Талачына і ўвайшоў у межы Мінскай губерні.
У час праследавання непрыяцеля рускімі войскамі праз Копыскі павет, куды ўваходзіла ў той час значная частка сучаснага Талачынскага раёна, да мяжы Барысаўскага павета «на вялікім шляху ў мястэчках, сялібах і вёсках сабрана было непрыяцельскіх чалавечых мёртвых цел да 13 000, якія былі спалены і закапаны ў зямлю» (Беларусь у эпоху феадалізму. Мн., 1979. Т. 4. С. 53, на рус. мове).
* * *
3 успамінаў Армана дэ Каленкура.
Арман дэ Каленкур — выхадэец з радавітага французскага дваранства. Напалеон зрабіў яго обершталмайстрам двара, потым сваім паслом у Расіі, а пазней міністрам замежных спраў. У час паходу на Расію Каленкур увесь час знаходзіўся пры імператару. 3 дня у день ён вёў дзённік, які стаў асновай яго кнігі «Мемуары». Нягледзячы на суб'ектыўнасць многіх ацэнак Каленкура асобныя недакладнасці, «Мемуары», змяшчаюць багаты гістарычны матэрыял. Яны каштоўныя тым, што карціны разгрому напалеонаўскай арміі малюе відавочца, чалавек блізкі да Напалеона.

22-го мы были в Толочине; император остановился в здании, которое было чем-то вроде монастыря. Там, в Толочине, он узнал об эвакуации нашими войсками Минска, который был занят 16-го авангардом адмирала Чичагова под командованием генерала Ламберта. Император, потеряв вместе с Минском все свои склады, все средства, с помощью которых он после Смоленска рассчитывал вновь собрать и реорганизовать армию, на один момент был ошеломлен этим известием. Он не только терял все те ресурсы, на которые возлагал свои надежды, но перед ним еще выяснилась тревожная картина положения: молдавская армия, быть может, уже соединилась с корпусами, находящимися в нашем тылу, а не была подтянута Кутузовым к главным русским силам на нашем фланге, как все время надеялся император.
Император, стальная воля которого лишь еще болыше закалялась при виде стольких препятствий и можно сказать, стольких опасностей, тотчас же решил ускорить свое передвижение, подоспеть, если это окажется возможным, к Березине раньше Кутузова, сражаться и одержать победу над всеми, кто встретится на его пути. Вместе с тем он питал тешившие его и обещавшие выход из положения надежды, лелея мечту, что князь Шварценберг и Рейнье, узнав о потере нами Минска, уже выступили и изменили положение. Во всяком случае он считал, что сосредоточение под Борисовом тех войск, которыми он располагал в этом районе и которые, наверное, в связи с происходящими событиями собрались там вместе, надежным образом обеспечивает отступление армии, которое теперь нельзя прерывать вплоть до Вильно. Он был уверен, что борисовский мост находится под крепкой охраной. Этот мост был важным пунктом. Уже давно император приказал привести его в оборонительное состояние, держал там войска, и судя по тому, что он соблаговолил говорить мне, а также князю Невшательскому, он думал, что может рассчитывать на этот пункт.
Вечером, когда император лег в постель, он оставнл у себя, как это часто бывало, графа Дарю и Дюрока, чтобы поболтать с ними; он задремал, а Дарю и Дюрок стали разговаривать между собой, ожидая, пока император окончательно заснет и можно будет удалиться. Через четверть часа император проснулся и спросил их, о чем они говорят.
— Мы мечтали о воздушном шаре,— ответил Дарю.
— Для чего?
— Чтобы увезти ваше величество.
— Да, положение довольно трудное. Вы, значит, боитесь попасть под замок в качестве военнопленных?
— Нет, не военнопленных, потому что вашему величеству такой хорошей участи не предоставят.
— Положение действительно серьезно. Вопрос осложняется. И все же если начальники подадут пример, то я все еще буду сильнее, чем неприятель. У меня больше, чем нужно, сил, для того чтобы пройти по трупам русских, если единственным препятствием будут их войска.
На следующий день (23 ноября) государственная канцелярия сожгла свои бумаги; Дарю настаивал на этом, начиная с Гжатска, где мы начали уничтожать свои обозы.
В три часа утра император послал за мной и заговорил о полученных им дурных сообщениях:
— Дело становится серьезным,— сказал он. Затем император спросил меня, достаточно ли крепок мороз для того, чтобы реки и озера замерзли и артиллерия могла бы пройти по льду.
— Думаю, что нет, по крайней мере, что касается рек,— ответил я.
— Вы сами не знаете, что говорите; ведь Ней перешел Днепр по льду без пушек, а тогда было не так холодно, как сегодня. Морозы будут, и мы пройдем через болота Березины. Иначе пришлось бы идти на прорыв и делать большой обход. Сколько дней форсированного марша нужно для того, чтобы дойти до Вилейки или до Глубокого? Положение может сделаться критическим, если Кутузов правильно сманеврировал, а Витгенштейн захочет его поддержать или соединиться с адмиралом. Эти моряки всюду приносят мне несчастье. Что касается Кутузова, то он воевать не умеет. Когда завязывается бой, он дерется с отвагой, но он ничего не понимает в большой войне.
Затем император рассказал мне о разговоре с Дарю и Дюроком.
— Их воздушный шар отнюдь не был бы лишним,— сказал он шутя.— На сей раз спасение только в отваге. Если мы перейдем Березину, то я буду хозяином положения, так как двух свежих корпусов, которые находятся там, и моей гвардии достаточно для того, чтобы побить русских. Если пройти нельзя, то мы выкинем фокус. Обсудите с Дюроком, что можно будет взять с собой, в случае если нам придется прорываться не по дороге, а через поля без всяких повозок. Надо заранее подготовиться на тот случай, если придется уничтожить все, чтобы не оставлять трофеев неприятелю. Я лучше буду до конца кампании есть руками, чем оставлю русским хоть одну вилку с моей монограммой. Условьтесь с Дюроком обо всем, что касается его ведомства, и не проговоритесь никому. Я говорил об этом только с ним и с вами. Надо удостовериться, в хорошем ли состоянии мое и ваше оружие, так как придется драться.
Император коснулся еще многих других вопросов, обсуждая свое положение и проект своего отъезда во Францию.
Я переговорил с Дюроком, который в свою очередь рассказал мне о беседе императора с ним и Дарю. Мы условились, что отныне все столующиеся при императорском дворе будут сами заботиться о своих бокалах, тарелках и остальных предметах столового прибора, если желают пользоваться ими и дальше. В качестве предлога мы решили ссылаться на то, что мулы, перевозящие погребцы со столовыми принадлежностями, ослабели.
Хотя мороз был еще сильный, но небо было покрыто облаками, грозила оттепель, и во всяком случае мог пойти снег. Больные замерзали по ночам возле бивуаков. Так как люди были небрежны, а добывать фураж и воду для лошадей было трудно, то лошадей погибло очень много. Мой адъютант Жиру, который после своего ранения под Красным ехал в моей коляске, умер ночью. Он был без сознания в течение двух дней.
Из Толочина мы переехали в Бобр, куда прибыли 23-го. На дороге попадалось еще больше издохших лошадей, чем при наших прежних переходах. Встречались и человеческие трупы; очень много их мы находили на всех бивуаках; это были трупы людей, задохшихся в дыму костров, так как, продрогшие и почти окончательно замерзшие, они жались слишком близко к кострам. Живые стонали и не могли тащиться дальше, одни— от слабости, другие — потому что у них были отморожены руки и ноги. Это ужасное зрелище произвело глубокое впечатление на всех. Несчастных окоченевших людей нельзя было убедить в том, что огонь грозит им смертью что единственное лекарство — это двигаться и растирать конечности чем-нибудь сухим, а еще лучше снегом...
Коленкур А. де. Мемуары: Поход Наполеона в Россию. М., 1943. С. 254—2